Насильственные кризисы не обязательно называть ?геноцидом?, для того чтобы они заслуживали нашего внимания.
В своей работе с группами жертв и выживших, правительствами и политиками я часто повторяю приведенную выше фразу, чтобы воодушевить тех, кто ведет долгую и тяжелую борьбу за справедливость и признание.
Самая насущная проблема, о которой я слышала от групп жертв и выживших, заключается в том, что по сравнению с геноцидом их опыт насилия всегда будет считаться менее важным. Международные игроки будут воспринимать их всерьез только в том случае, если насильственные события будут признаны геноцидом. Решая эти проблемы, группы жертв и выживших, политики и национальные правительства в равной степени ищут рекомендации относительно того, как и когда кризис можно назвать геноцидом, а также кем и с помощью каких формальных механизмов.
Консультируя эти группы, я даю честные и прямые ответы, учитывая в первую очередь потребности непосредственных жертв, которые ищут справедливости, смысла, признания и помощи после того, как подверглись чудовищному насилию. Для многих таких групп их конкретный случай не может с юридической точки зрения квалифицироваться как геноцид в соответствии с определением, данным
Тем не менее, насильственные кризисы не обязательно называть ?геноцидом?, чтобы они заслуживали нашего внимания.
В этой статье я сосредоточусь на трех основных элементах, которыми руководствуюсь в своем анализе, призванном прояснить и осмыслить важные дебаты, проблемы и вопросы о геноциде в целом.
Во-первых, геноцид имеет как юридическое, так и социологическое определение.
Во-вторых, в международном праве геноцид не считается ?хуже?, чем военные преступления или преступления против человечности.
В-третьих, правозащитникам, представителям групп жертв и выживших, а также политикам лучше всего было бы сосредоточиться на предотвращении геноцида и злодеяний, независимо от того, как они определяются.
Возвращаясь к приведенному выше примеру, понимание категорий преступлений как диагностического инструмента может помочь точно объяснить различные модели насилия, не придавая при этом дополнительной значимости термину ?геноцид?.
Несмотря на отсутствие убедительных доказательств и согласия между исследователями,1 сообщества жертв и выживших часто выступают за то, чтобы их дела были юридически квалифицированы как геноцид, возможно, ожидая, что их дело необходимо назвать ?геноцидом?, чтобы привлечь внимание всего мира; доступ к фондам и другим ресурсам; и создание международных судов, комиссий по установлению истины и программ возмещения ущерба. Однако различие между моделями насилия не означает создания иерархии меньших и более тяжких преступлений.
Геноцид имеет как юридическое, так и социологическое определения, каждое из которых применимо в разных случаях.
9 декабря 1948 года Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию 260 A (III), учредившую Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Резолюция, которую часто называют Конвенцией ООН о геноциде или UNGC, кодифицировала и определила геноцид как конкретное преступление, наказуемое в соответствии с международным правом.
Термин ?геноцид?, польским юристом пережившим Холокост, представляет собой комбинацию греческого слова genos, означающего ?раса или племя?, и латинского суффикса -cide , означающего ?убийство?. Процесс принятия Конвенции 1948 года был весьма сложным.2 Для его реализации государствам-членам Организации Объединенных Наций пришлось пойти на значительные компромиссы. Такие компромиссы включали ограничение защищаемых групп и исключение актов культурного геноцида или разрушения священных мест, таких как молитвенные дома, захоронения и объекты наследия, как средства уничтожения группы.
Исходя из моего анализа соответствующих научных исследований, в центре дискуссий по-прежнему остаются два основных критических замечания. Во-первых, многие считают определение защищаемых групп (национальных, этнических, расовых или религиозных) слишком узким, исключающим многие группы, которые должны быть защищены, например, группы, основанные на гендерной идентичности, сексуальных предпочтениях и политической ориентации, а также коренные народы. Во-вторых, во многих случаях насильственного конфликта , являющееся необходимым условием для того, чтобы акт насилия считался актом геноцида, как это определено международным правомВозможно, эти ограничения делают Конвенцию о геноциде менее применимой к текущим конфликтам.
В ответ на ограничения Конвенции в 1970-х, 1980-х и 1990-х годах такие ученые, как Хелен Фейн, Барбара Харфф, Тед Гурр и Фрэнк Чалк, среди прочих, разработали социологические определения геноцида. В своем основополагающем труде 1990 года ?Геноцид: социологическая перспектива? Фейн утверждает, что ?геноцид — это устойчивые целенаправленные действия преступника по физическому уничтожению коллектива, прямо или косвенно, посредством запрета биологического и социального воспроизводства членов группы, продолжающиеся независимо от капитуляции или отсутствие угрозы со стороны жертвы?.3
Определения, подобные определению Фейна, шире по своей природе и могут считаться более применимыми к современным и сложным насильственным конфликтам. Социологические определения открывают новые способы понимания геноцида. Они не заменяют юридическое определение; скорее, каждое определение служит своим целям.
17 июля 1998 года принял определение геноцида 1948 года и установил юридические определения чрезвычайных категорий преступлений, наказуемых по международному праву: военных преступлений и преступлений против человечности. Дебаты о геноциде расширились и включили вопросы об использовании, применимости и моральных последствиях всех трех категорий преступлений.
В международном праве геноцид не хуже военных преступлений или преступлений против человечности.
Учитывая экспоненциальный рост распространенности и сложности насильственных конфликтов, военных преступлений, преступлений против человечности и потенциальных случаев геноцида по всему миру, многие правозащитные группы применяют термин ?геноцид?, надеясь заручиться поддержкой, вниманием и ресурсами.
Возможно, такие усилия коренятся в ложном предположении, что геноцид является ?преступлением из преступлений?4 и, следовательно, в большей степени заслуживает внимания и вмешательства. В этой проблемной ситуации геноцид становится величайшим преступлением, находящимся на вершине иерархической пирамиды. В результате другие злодеяния находятся ниже геноцида в этой пирамиде. Поэтому они считаются менее значимыми. В рамках этой парадигмы жертвы чувствуют необходимость сравнить свой опыт с юридически признанными геноцидами, такими как Холокост, геноцид тутси 1994 года в Руанде и геноцид 1995 года в Сребренице, чтобы установить легитимность.
Однако военные преступления, преступления против человечности и геноцид не имеют иерархической структуры. С юридической точки зрения каждая категория преступлений уникальна, и ни одна из них не имеет приоритета или выделяется как худшая по сравнению с другими. Как с юридической, так и с социологической точки зрения все чрезвычайные акты насилия ужасны, независимо от категории преступлений, используемой для описания опыта жертв. Детальное рассмотрение насильственных событий дает больше возможных ответов на вопрос о том, как и когда кризис можно назвать геноцидом, а также кем и с помощью каких формальных механизмов.
Правозащитникам, представителям групп жертв и выживших, а также политикам было бы лучше сосредоточиться на предотвращении геноцида и особо тяжких преступлений, независимо от того, как они определяются, не придавая термину ?геноцид? дополнительной значимости.
Я рассматриваю использование юридических определений и категорий преступлений как своего рода диагностический инструмент. Категории военных преступлений, преступлений против человечности и геноцида помогают нам понять модели насилия и политические, экономические и социальные факторы, которые приводят к таким преступлениям, а также контекстуализировать и понять факторы риска. Но для жертв и выживших ущерб, который они понесли, и долгосрочные последствия насилия, которому они подверглись, кажутся столь же серьезными, независимо от применяемого юридического определения или категории преступления. Крайне важно различать когда, как и почему юридические определения и категории полезны, а когда нет.
Обоснованные ответы на проблемы определения геноцида
В настоящее время мировое сообщество переживает рост числа чрезвычайных преступлений. Конфликты меняются и становятся все более сложными. Затяжные кризисы остаются неразрешенными. Распространение дезинформации в социальных сетях приводит к резкому росту разжигания ненависти и поляризации, что затрудняет объединение сообществ для решения кризисов, которые разворачиваются в режиме реального времени.
По мере того, как разгораются ожесточенные конфликты и дебаты о геноциде, сообщества должны реагировать на случаи массового насилия и потенциальных геноцидов с осознанной и преднамеренной точки зрения. Лица, принимающие решения, могут быть лучше подготовлены к оценке ситуаций, если они будут конкретно и осознанно использовать термины ?военные преступления?, ?преступления против человечности? и ?геноцид?, что включает признание их ограничений.
После насильственных событий, таких как , сообщества жертв и выживших стремятся к признанию, справедливости, возмещению ущерба и поддержке, а также к обретению чувства смысла для восстановления доверия к тому, что государство и общество после совершения злодеяния защитит их от вреда в будущем. Мое расследование показывает, что жертвы считают такие меры необходимыми для возмещения причиненного им физического, экономического и социального вреда, а также для восстановления человеческого достоинства и доверия.5 Для более эффективного достижения этой цели практикующим специалистам следует изменить представление о том, что геноцид рассматривается как хуже других преступлений, к рассмотрению этих категорий преступлений как различных, но имеющих равную важность и воздействие на жертв и выживших, а также на более широкое международное сообщество.
Заключение
Если предположить, что геноцид является ?преступлением из преступлений?, то любые другие насильственные события будут рассматриваться как менее серьезные преступления. Следовательно, если геноцид и дальше будет возводиться в ранг такового, другие преступления не смогут рассматриваться с той серьезностью, которой они заслуживают. Если этот цикл продолжится, он может привести к нормативным утверждениям о том, что некоторые категории жертв менее важны, чем другие, что усилит необходимость конкуренции между жертвами за то, чтобы их дела были юридически определены как геноцид для удовлетворения их потребностей. Однако конкуренция в виктимизации — всегда проигрышная игра.
Среди множества пословиц об иерархии страданий американская писательница и психотерапевт выделяет следующее утверждение: ?Не существует иерархии боли. Страдание не следует ранжировать, потому что боль – это не соревнование?. Точка зрения Готлиб подразумевает ответственный подход при дискуссиях, определении и обсуждениях деликатной глобальной темы геноцида. Для практикующих специалистов, юристов, исследователей и всех заинтересованных граждан мира, которые действительно хотят помочь уменьшить насильственные конфликты и улучшить взаимопонимание между раздробленными группами, слова Готлиб служат важным руководством в нашей работе. ?Боль — это не соревнование?. Роль жертвы – это не игра с нулевой суммой. И преступления геноцида не должны иметь большего или меньшего значения, чем преступления против человечности и военные преступления.
Примечания
1 Для получения дополнительной информации см. Бенджамин А. Валентино и Итан М. Вайнберг, ?Больше, чем слова? "Геноцид", аналогии с Холокостом и общественное мнение в Соединенных Штатах?, Journal of Human Rights, том. 16, № 3 (2017), с. 276–292; Скотт Штраус, ?Спорные значения и противоречивые императивы: концептуальный анализ геноцида?, Journal of Genocide Research, том. 3, № 3 (2001), с. 349–375; и Мартин Меннеке, ?Что в имени? Размышления об использовании, неиспользовании и чрезмерном использовании "Слова на букву 'Г '"?, Genocide Studies and Prevention, том. 2, № 1 (2007), с. 57–71.
2 Рафаэль Лемкин, Правление государств ?оси? в оккупированной Европе: оккупационные законы, анализ правительства, предложения по возмещению ущерба (Кларк, Нью-Джерси: The Lawbook Exchange, Ltd., 2008).
3 Хелен Фейн, ?Геноцид: социологическая перспектива?, Current Sociology, том. 38, № 1 (1990), с. 24.
4 В окончательном решении Международного уголовного трибунала по Руанде по делу , геноцид описывался как ?преступление из преступлений?.
5 Саманта Лакин, ?Память и жертвы в Руанде после геноцида: правовые, политические и социальные реалии?, в Narratives of Mass Atrocity: Victims and Perpetrators in the Aftermath, Сара Федерман и Рональд Низен, ред. (Издательство Кембриджского университета, 2022), стр. 201–221. Доступно по адресу .
Данная статья была подготовлена с помощью машинного перевода; были предприняты усилия для обеспечения точности перевода. Организация Объединенных Наций не несет ответственности за возможные ошибки или неточности, возникшие в результате машинного перевода. В случае возникновения вопросов, связанных с точностью информации, представленной в данном переводе, рекомендуется обратиться к оригиналу статьи на английском языке.
?
?Хроника ООН??не является официальным документом. Для нас большая честь публиковать статьи высокопоставленных лиц Организации Объединённых Наций, а также видных государственных и общественных деятелей со всего мира. Выраженные в статьях взгляды и мнения принадлежат авторам и могут не совпадать с официальной позицией Организации Объединённых Наций. Подобным образом указанные в статьях, картах и приложениях границы, географические названия и обозначения могут отличаться от официально признанных Организацией.?
